Пионер Советского Союза - Страница 69

Пока племянница давилась кашей, Колька нашёл на столике возле кресла какую-то очень яркую детскую игрушку — небольшой, пёстро раскрашенный кубик. Колька из любопытства взял его, повертел в руках и совершенно неожиданно для себя обнаружил, что стороны кубика довольно легко могут вращаться друг относительно друга.

Сестра увидела, что Колька с удивлённым видом вертит в руках кубик и пояснила, что это Алинка из детского садика притащила, там этот кубик какой-то мальчик забыл, и она взяла его домой поиграть. Завтра нужно будет не забыть отнести обратно — чужая ведь игрушка.

И в этот момент молодой милиционер заметил кое-что любопытное. Маленькие, малюсенькие буковки на кубике. Интересно, очень интересно. А откуда у того мальчика взялась такая игрушка? Откуда? Быть может, отнести кубик нужно не обратно в детский сад, а в родное отделение милиции? Глядишь, и благодарность так заработать можно.

Бдительный младший сержант Николай Чеботарёв разглядел на детской игрушке почти незаметную надпись: «Made in China»…

(продолжение главы 21)

Как-то очень неожиданно закончилась третья четверть в школе, и я таки заполучила свою честно заработанную пару по алгебре. Если ухитрюсь ещё и в четвёртой четверти повторить такой же подвиг — будет двойка за год и занятия летом, в каникулы. Только вот, если честно, мне на это наплевать совершенно было. Родители пытались стыдить меня, мама даже плакала, но… не в этот раз. Двойка. Да подумаешь, двойка! Да хоть единица, плевать! Сашка!!

Я так рвалась выручать Сашку, что вообще делать не могла ничего. Но пока руки у меня были связаны, с меня полиция прямо не слезала. Руди своей выходкой какое-то гнездо разворошил осиное, меня на допросы каждый день тягали. Хорошо, что я сразу правду говорить стала, а то бы обязательно запуталась во лжи, ведь меня разные люди разными словами об одном и том же спрашивали. Но на лжи меня не поймали, сделать это было достаточно трудно, так как я правду рассказывала всегда.

Подъезд наш проверили ну очень тщательно, абсолютно все квартиры (ордер на обыск? нет, просто полиционеры ВЕЖЛИВО просили хозяев впустить их; отчего-то всегда пускали) и служебные помещения осмотрели, даже шахты обоих лифтов. Как я и ожидала, ни Руди, ни профессора, ни Светки (тогда, впрочем, я ещё не знала, как девчонку зовут) найти не удалось. Но нервы полиционеры всем помотали изрядно. И где-то через неделю, ещё до окончания весенних каникул, я от них в фашистскую Германию сбежала. Надоели, хуже горькой редьки.

А там всё без изменений, всё по-прежнему. Профессор с пистолетов в руке, Руди прижимает к себе голую окровавленную Светку, сама Светка шипит и вырывается. Она как меня увидела, ещё раз бедолагу Руди укусила, теперь уже за большой палец, вырвалась и ко мне прыгнула. Руками обхватила, трясётся вся. Вот так я её и вела до своей комнаты, за плечи обняв. Хорошо ещё, она идти самостоятельно могла.

Светка три дня меня вообще никуда не отпускала от себя, то есть совсем никуда. Вцепилась в меня — и не отпускает. Врач приходил её осматривать — так только в моём присутствии, иначе истерика. Да ладно ещё врач, она в туалет меня даже не выпускала, так вдвоём с ней туда и ходили. И спать девчонка могла лишь рядом со мной, держа меня за руку, мне для этого кровать поставили прямо вплотную к Светкиной.

На четвёртый день лишь ей легче стало. Ужас в глазах исчез и она даже говорить начала. Сначала очень тихо и только со мной, но ещё через пару дней и с Лотаром говорить принялась и даже улыбаться иногда. А кроме Лотара говорить было и не с кем, никто к нам больше не заходил.

А Лотар как-то неожиданно большой шишкой в гестапо стал, подчинялся лишь самому Мюллеру, больше не указ ему никто был. А в отсутствии последнего он что ли старшим становился в нашем затерянном в лесу домике, командовал и охраной и прислугой только так. Профессора же и Руди я и не видела с тех пор, как вернула их в 1940 год. Они нас со Светкой проводили до моей комнаты, да и растворились куда-то, ни слуху, ни духу от них. Остался лишь Лотар, да Мюллер заезжал иногда. Больше, как я понимаю, никто и не в курсе был насчёт моих способностей.

Два раза я с Ленинградом говорила по телефону, с тётей Шурой, мне фашисты сеансы связи устраивали. За себя говорила и за Сашку, про которого врала, что он всё ещё в больнице, не вылечится никак. А ещё один раз говорила с каким-то человеком из советского посольства, тоже по телефону. Он всё интересовался подробностями нашего побега из страны и спрашивал, не обижают ли меня и вообще, всё ли у на с Сашкой хорошо. Обещал всемерно ускорить процесс нашего возвращения на Родину. А после окончания разговора Мюллер наоборот, пообещал, что сделает всё возможное, чтобы это возвращение по возможности оттянуть.

Светланка историю мне свою рассказала, как она жила, как у неё был дом, были родители. Компьютера не было, ну да и фиг с ним. Зато её любили. И не так любили, как Занира хотела, а по-настоящему. Она ночью рассказывала, в темноте. Забралась ко мне под одеяло, взяла меня за руку и рассказывала. Долго рассказывала. Про дом, про школу, про больную бабушку, про то, как она с горки каталась на санках и как прошлым летом у неё ночью украли из подъезда новенький велосипед, перекусив чем-то удерживавшую его цепь. И про Заниру, тварь такую, тоже рассказывала, и про клуб извращенцев, куда та возила её, рассказывала. Я даже пожалела, что Руди этой Занире в голову выстрелил. Нужно было в живот, три раза. Тогда долго подыхала бы, а с тремя пулями в брюхе и наши бы врачи не спасли всё равно.

Ну, а как Светке совсем уже хорошо стало, так я ей объяснила, что теперь она, вообще-то, в гестапо находится, а домик наш стоит в самом сердце фашистской Германии, недалеко от её столицы, от города Берлина. Честно говоря, думала я, что девчонка либо не поверит мне, либо испугается, либо и то и другое вместе. Но к тому, что случилось на самом деле, я совершенно готова не была. У Светки истерика началась, но не испуганная, а такая, как бы это получше сказать, смешливая. Она принялась безудержно смеяться, а скорее ржать. Смеётся и смеётся, даже икать от смеха стала, на глазах слёзы выступили. Ну, я ей воды попить дала и только после этого Светка кое-как смогла объяснить мне, что её так насмешило. Говорит, у неё фамилия — Лисицына. Вот это я не поняла. И что с того, чего смешного-то? Определённо, у девочки с головой не всё в порядке, фамилия-то её тут при чём? Светка же дальше и вовсе бред какой-то нести принялась. Это, говорит, римейк будет. Римейк под названием «Вторая попытка или Лисов возвращается» и теперь ей нужно срочно изобрести напалм и рассказать товарищу Сталину про командирскую башенку. И опять ржёт и икает. Я ей тогда на всякий случай успокоительное скормила, что доктор немецкий оставил, после чего Светка заснуть смогла. Ненормальная.